...Считаю необходимым четко объясниться в отношении двух вопросов: 1) о людях, отказывающихся служить в армии по убеждению; 2) о "неприемлющих" гандистах, — двух очень разных формах сопротивления государству.
Прежде всего к ним нельзя применять эпитет "пацифисты", понятый в презрительном смысле; иначе получается двусмысленность, — людей деятельных и не дорожащих собственной жизнью относят к разряду тех, кто малодушно и слишком часто лицемерно эксплуатирует без всякого риска удобный, чисто словесный пацифизм.
Не верно также называть "непротивленцами" последователей Ганди, "сопротивленцев", пользующихся коллективным "неприятием" как наиболее действенным оружием против британского меньшинства, которое не может занимать всю Индию и существовать там без согласия и сотрудничества индийцев. Смешивая организованных для суровой, подчиненной строгой дисциплине борьбы гандистов с анархистами толстовского толка, человек доказывает лишь свое невежество или предвзятость.
Кроме того, считаю нужным рассеять всякие сомнения в смысле моего отношения к ним.
Ни при каких обстоятельствах я не соглашусь отрицать не только духовное величие, но также законность и практическую действенность этих двух великих форм сопротивления существующему порядку, несправедливому и вредному, который мы стремимся уничтожить. Это было бы для меня самоотречением. Я никогда этого не сделаю.
Мы — союзники в защите СССР и в совместной подготовке революции, призванной освободить все народы земли и предоставить им возможность полного развития всех объединенных и согласованных усилий человеческого труда. Не из тщеславия, а ради истины я могу сказать, что значение моего имени, стоящего рядом с Вашим среди инициаторов и организаторов Амстердамского конгресса, состоит в том, что в моем лице пролетарские армии получают (символически) подкрепление двух армий — армий взбунтовавшейся совести: личной и коллективной. Амстердамский конгресс обязан своей силой и своим резонансом (мы не должны на этот счет себя обманывать) тому, что мы собрали людей всех категорий (или партий), различных, но объединившихся против общего врага: войны и ее поджигателя — империалистического капитализма, то есть нынешней системы социального порабощения.
Нельзя стремиться навязать союзникам одинаковую форму мышления и единую тактику. Вы этого никогда не добьетесь от носителей истинной морали, для которых самый смысл существования (и смерти в бою) заключается в непримиримости их совести. Нужно найти способ использовать их, предоставляя им полную свободу, применяя каждую из этих союзных сил в присущей ей сфере деятельности.
Осуществить это не представляется мне таким уж трудным. Нужно лишь, чтобы руководство обладало необходимой широтой взглядов, умением точно оценить все силы, которыми оно располагает, и требовало от каждого отряда полноты действия, на которое каждый из них способен. Все может и должно служить в общей битве: насилие и непротивление (мнимое непротивление, ибо энергичное, активно управляемое непринятие равноценно самой суровой блокаде). Тот, кто не сумел бы в равной мере использовать предоставляемые ему различные возможности действия, доказал бы, что он не может быть руководителем. Отказ служить дезорганизует буржуазное общество, которое пролетариат штурмует силой. Стачки в промышленности и на транспорте, парализующие движущие центры и кровеносную систему капиталистического гиганта, могут и должны найти в организациях "неприемлющих" свои наиболее стойкие резервы.
Сохранится ли этот союз после победы — другой вопрос. Я отнюдь не отвечаю на него отрицательно, считая, что истинная победа разрешает и даже требует широкого понимания различных нужд союзников. Но решение этого вопроса я предоставляю будущему. Довлеет дневи злоба его. Сегодня нам нужно вести бой.
Повторяю, было бы безумием отказаться в этом бою от помощи самых стойких, самых верных союзников из-за одного лишь желания деспотически ими управлять.
Что до меня, я никогда не покину дело тех, кто отказывается от военной службы по убеждению, а также "неприемлющих", последователей Ганди. Я требую для них права самостоятельно действовать в борьбе.
Если захотят у них это право оспаривать, я буду вынужден изъять мое имя из списка членов комитета. Я, разумеется, — ни в косм случае! — не перестану бороться в защиту СССР и пролетарской революции, но буду это делать как человек, свободный от партий. Я не смешиваю тактику борьбы и самую борьбу. Я призываю к созданию некоей Главной Ставки всех революционных партий, — насилие и отказ от насилия, пусть они выработают план действия — не единого. Но общего, не рабски общего, но разумно связанного и согласованного.
Вследствие этого письма и других выступлений подобного рода Интернациональное бюро Международного комитета борьбы против войны по окончании своего II Пленума, состоявшегося в Париже с 21 по 23 декабря 1932 года, опубликовало Декларацию об участии в нашем движении группировок индивидуального действия. Бюро, в котором заседали самые авторитетные члены компартии Франции, Германии и СССР: Барбюс, Кашен, Вилли Мюнценберг, Н. Шверник, Е. Стасова и другие, "лишний раз подчеркивает, что движение, возникшее в Амстердаме, находится над партиями и вне их и стремится объединить все организации и лиц, решивших бороться против войны. Вынужденное высказаться по поводу недоразумения, которое вызвало одно место амстердамского Манифеста, бюро заявляет, что группировки индивидуального действия, как то: отказывающиеся от военной службы по убеждению, состоят в наших рядах постольку, поскольку они согласны сотрудничать с органами, которые создал Конгресс. Никаких условии в данном случае не ставится".
20 декабря 1932 г.
"Письмо Анри Барбюсу" — датировано 20 декабря 1932 года. На русском языке публикуется впервые.
Изд: Р.Роллан. Собрание сочинений в 14 тт., т. 13, М., "ГИХЛ", 1958
Пер: с французского К. Хенкина
Date: 16-17 декабря 2002
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)