Каждый знает, что чужое мнение легче всего и удобнее всего можно опровергнуть, назвав его химерой. Против него, дескать, нечего и возражать... Однако мы и до сих пор не считаем себя так легко побежденными.
Произнести слово „химера" не так трудно, но мы бы желали предварительно знать, в чем собственно граница между химерой и действительностью.
Нам кажется, что в общем химера ― вопрос времени.
Собственно, то, что вчера было химерой, становится сегодня действительностью; невозможное для сегодняшнего дня осуществится завтра.
Достаточно назвать самые большие успехи нашей цивилизации, чтобы указать одновременно на то, что наши прадеды считали химерой. Так, прорытие Суэцкого канала считалось на протяжении целых столетий только пустой мечтой. Какое безумие ― желание человека соединить два моря, переделать то, что сделано природой! Сначала говорили, что Средиземное море и Красное море имеют неодинаковый уровень, потом опасались, что не хватит воды для наполнения канала и что он засыпется песком. Наконец, боялись противодействия некоторых государств и делали замечание, что пароходы будут застревать в песке канала, что значение последнего для торговли будет ничтожным и т. д.‚ и т. д.‚ ― одним словом, возражения против этой как бы химеры могли бы наполнить целые толстые ученые тома. Однако чем дело кончилось? Явился энергичный человек, и то, что ученые, инженеры и политики считали невозможным, получило блестящее осуществление.
Рабство считалось на протяжении многих веков одной из самых прочных основ права. Наиболее выдающиеся умы, даже сам Аристотель, видели в нем один из принципов общественного порядка. Уничтожить рабство в то время значило расшатать основы всего общества. Однако, несмотря на все это, в России и в Соединенных Штатах было достаточно только одного указа для того, чтобы эта чудовищность перешла в область предания, без всякого вреда обществу в том и другом государстве.
Все успехи, достигнутые теперь человечеством в области нравственного и материального усовершенствования, считались когда-то химерой. Однако они стали действительностью, и если мы теперь чему-нибудь удивляемся, так это только тому, как они могли казаться безумными и пустыми мечтами для наших прадедов!
В области науки же нам вполне невозможно отделить химеру от действительности.
Что бы подумал, например, Вольтер, если бы ему сказали тогда, что в Париже будет возможно читать речь японского императора час спустя после того, как она будет произнесена; что путешествие из Парижа до Берлина будет длиться меньше чем 24 часа, и что в 50 суток будет возможно проехать кругом земного шара!
Что бы подумал дальше тот же Вольтер, если бы взялись убеждать его, что будет возможно изображать точно и ясно на бумаге все виды движения, что будет возможно фотографировать деньги, находящиеся в кармане, не вынимая их оттуда; что будет возможно запереть в склянке болезнетворные начала холеры, туберкулеза, чумы; что даже и самые длинные и кровавые операции будут вполне нечувствительны для оперируемых; что газетная статья может быть напечатана и разбросана в продолжение двух часов среди миллионов читателей и меньше одних суток — среди жителей всего земного шара; что, наконец, будет известен состав любой планеты, хотя расстояние, отделяющее нас от самой близкой из них, измеряется многими миллиардами верст?
Все эти уверения заставили бы и самого умного и проницательного человека прошлого столетия усмехнуться, и он бы признал сумасшедшим того, кто бы взялся рассказывать ему подобные басни.
Но то, что когда-то было чудом, стало теперь действительностью, обыкновенной вещью, которая не удивляет даже маленьких детей.
В наше время все мечты, которые когда-то превосходили и самое разгоряченное воображение самого дерзкого мечтателя, теперь уже осуществлены и эксплуатируются промышленностью.
Во сто лет человечество сделало гигантские шаги по пути развития и прогресса. Мир преобразился: обширные, покрытые снегом прерии Канады превратились в самые плодородные поля; два миллиона американцев возросли в 80-тимиллионную нацию; в совершенно неизвестной Австралии появились точно такие же большие культурные центры, каким является в наше время Париж и т. д.
Через Суэцкий канал проходит ежедневно в среднем по 30 пароходов, и каждый из них везет в 10 раз больше товаров, чем мог везти самый громадный корабль прошлого. И все это случилось в течение всего каких-то ста лет, т. е. при смене только трех человеческих поколений! И после всего этого нам начнут говорить о химерах, о том, что возможно и что невозможно!
В области науки на каждом шагу осуществляется то, что прежде считалось невозможным и невероятным. И Мюллер говорил, что никогда нельзя будет измерить точно быстроту, с которой ток идет по проволоке. Однако, всего два года спустя, Гельмгольц вычислил ее с абсолютной точностью при помощи столь простого, но и столь гениального метода. Прево и Дюма думали, что люди никогда не смогут определить то вещество, которое дает красную окраску человеческой крови, а теперь этот вопрос исследован и решен вполне классически. В то самое время, когда хлороформ начинал входить в употребление, знаменитый Мажанди возмущался против того предположения, что операции когда-нибудь могут сделаться вполне бесчувственными.
Все подобные великие открытия встречали всегда в обществе своих ярых противников: могучая партия рутины всегда бывала в оппозиции относительно всякого новаторства и прогресса. Имя приверженцев этой партии легион: они управляют всеми и дают направление общественному мнению; они рассеяны повсюду и носят как профессорскую тогу, так и мундир, в зависимости от обстоятельств.
Но мы очень хорошо знаем их, этих приверженцев рутины, этих поклонников старины!
С ними были принуждены бороться: Гарвэй, Лавуазье, Дарвин, Пастер, Дженер, Кобден, Джон Брайт, а также и все двигатели науки и прогресса, которые побеждали их и шли вперед победоносно.
Несмотря на все это, мы не должны слишком много презирать этих поборников старины: необходимо, чтобы мы примирились с ними до некоторой степени. Если бы общество могло менять каждый год свои взгляды, законы и принципы, то оно, очевидно, не могло бы существовать. Такая вечная перемена и переломление были бы вполне немыслимы. Поэтому до известной степени необходимы устойчивость и постоянство; с этой точки зрения мы не можем не признать известный смысл и законность партии рутины. Но к ихнему упрямству в ошибках прошлого мы можем относиться снисходительно только в том случае, если эти ошибки более или менее почтенного свойства. Когда же слово идет о войне, которая является причиной гибели многих тысяч людей, дальнейшее их упрямство более чем непростительно. Единственный аргумент, единственное оправдание, которые защитники войны выдвигают в пользу ее, могут быть сведены в наивную и бессмысленную фразу: „Война всегда существовала и следовательно останется навсегда.“
Очень убедительный довод, не правда ли?
Стерн рассказывает, что какой-то господин терпеливо переносил пятьдесят лет страшное скрипенье двери своей комнаты, когда ее открывали или закрывали. Но в один прекрасный день он намазал ее маслом, и дверь перестала скрипеть.
Мы страдаем на протяжении многих столетий от бедствий войны, и нам нужно, как тому господину, очень немногое, чтобы избавиться от них.
Все зависит только от нашего желания.
Что уничтожение войны возможно, что оно не химера, доказывается еще тем, что люди могут жить в мире в продолжение долгих годов, обходясь вполне без нее.
Наша химера о мире сводится к тому, что мы мечтаем продлить, насколько это возможно, промежутки, отделяющие одну войну от другой, т. е. продолжить то состояние, в котором мы находимся вот уже почти 30 лет. Мы прожили столько времени в мире, и неожиданно какая-то мелочь, какое-то пустое дело может довести нас опять до войны.
Было бы вполне достаточно, если бы все те, кто любит мир, имели мужество открыто заявить, что не хотят войны. Но их останавливает страх и часто страх, что их посчитают плохими патриотами, и они молчат. Все очень хорошо знают, что война ― зло, что она ― одни только страдания, болезни, разрушения, бедствия, смерть.
Единственно искренние приверженцы войны ― это военные. Эти господа в момент опасности не скроются и смело пойдут навстречу ей. Но все остальные ратники войны, которые больше всех кричат и шумят, ― только, так сказать, ее теоретики. При приближении опасности они постараются скорее спрятаться в какое-нибудь надежное место и оттуда будут следить издалека за ходом ее. Это ― журналисты, некоторые политики, потом адвокаты, не имеющие практики, и, наконец, всевозможные бездельники, занимающиеся политикой. Вот кто они, эти ратники войны! Если присоединить к ним еще и несемейных и бездетных стариков, которые в большинстве случаев холодные эгоисты, потом ненормальные люди и пьяницы, банкиры, спекулирующие на счет общественного несчастия, пустые и праздные дамы, жаждущие сильных ощущений, калеки и паралитики, которые знают очень хорошо, что не будут позваны под знамена, то кроме них не найдется других поклонников войны.
Если война на самом деле такой бич и ужас, то спрашивается, почему, благодаря какому странному заблуждению, всеобщая ненависть к ней остается недействительной? По всему видно, что все мы одинаково думаем относительно этого зла. Почему тогда мы не раздавим его, почему не вырвем его с корнем? Можно ли говорить об этом, как о химере, когда весь мир сходится так дружно в этом вопросе?
Если бы честные немецкие люди могли поговорить по душе с честными французами без посредничества недобросовестных и преступных газет и журналов, которые обманывают их, то примирение было бы вполне легко достижимо и нечего было бы даже говорить о взаимном истреблении. Но беда в том именно, что люди не разговаривают непосредственно один с другим, они слушают вероломных советников, взявших образ журналистов и публицистов, которые говорят французам, что немцы их ненавидят, а немцам ― что французы не думают больше ни о чем, как об ихнем истреблении.
Но, к счастью, находятся люди, которые говорят обоим народам: „Не верьте этим своим советникам‚ — они вас обманывают".
Настоящая причина войны ― невежество: оно причина, что бедный народ не умеет отличать своих друзей от своих врагов.
Но разве химера предполагать, что настанет день, когда народ будет развитее и будет в состоянии отличать своих врагов, желающих пихнуть его в море бедствий и несчастий, от тех, которые хотят освободить его от последних?
Настанет пора, и это уже недалеко, когда люди опомнятся и с ужасом и отвращением отвернутся от ратников этих международных, спасительных и освежающих, как они любят выражаться, войн.
Мы, очевидно, жертвы колоссального недоразумения, и весь мир напоминает собрание в несколько сот людей, собранных в одну залу. Все они согласны между собой относительно вопроса, который нас занимает, только какой-нибудь десяток людей из них, даже еще меньше, не согласны. Но эти десять душ так шумят и кричат, что в конце-концов насилуют остальных присутствующих, большей частью людей скромных и неловких, которые боятся, чтобы как-нибудь не скомпрометировать себя. Таким образом эти несколько крикунов берут верх над всеми и дают тон, несмотря на то, что они ― такое ничтожное меньшинство.
Приверженцы войны не больше этих крикунов, но они так же, как и последние, шумят и насилуют все остальное общество. К счастью, мы не дадимся, чтобы они испугали нас, а их громкие фразы не заставят нас замолчать!
Это недоразумение, невежество и заблуждение, на которых основана война, не могут долго продолжаться, или, правильнее сказать, человечество уже давно терпит, повторяя все одну и ту же ошибку.
Оно увидит, что может освободиться от нее. И освободится.
Изд: «Календарь для каждого», 1912. Под ред. А. С. Зонова и И. И. Горбунова-Посадова.
Пер. Христо Досева
Date: 9 июля 2013
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)