Лионские рабочие страдают, парижские рабочие приходят им на помощь. Парижские рабочие, вы исполняете свой долг, и это прекрасно. Вы подаете благородный пример. Цивилизация приносит вам благодарность.
Мы живем в такое время, когда идея братства должна проявляться в великодушных деяниях: во-первых, потому, что доброе дело всегда есть благо; во-вторых, потому, что прошлое не хочет покориться своей участи и исчезнуть; в-третьих, потому, что пред лицом будущего, которое несет нациям объединение и согласие, прошлое пытается вновь пробудить ненависть. (Аплодисменты.)
Ответим ненависти солидарностью и единением.
Господа! Мои слова будут просты и серьезны. Говорить, обращаясь к народу Парижа, — высшая честь, и достоин ее лишь тот, кому свойственна прямота. И, прибавлю я, — умеренность. Ибо если прямота — это мощь, то умеренность — сила.
После этих оговорок разрешите мне высказать мою мысль до конца.
В настоящее время две противоположные силы борются за власть над миром.
Это странное время можно охарактеризовать немногими словами. О чем мечтают короли? О войне. О чем мечтают народы? О мире. (Продолжительные аплодисменты.)
Контрастом лихорадочной деятельности королей и назиданием для них является спокойствие народов. Правители вооружаются, народы трудятся. Народы любят друг друга и объединяются. Королям, замышляющим и подготовляющим насильственные действия, народы противопоставляют величие мирных деяний.
Великолепный отпор!
Народы сближаются, договариваются, оказывают друг другу помощь.
Вы видите: Лион страдает — Париж приходит в волнение.
Да позволят мне собравшиеся здесь патриоты рассказать им о Лионе.
Лион — прославленный город, город тружеников и борцов. Выше Лиона только Париж. Воскрешая в памяти нашу историю, можно, пожалуй, сказать, что именно в Лионе зародилась Франция. Лион — одна из древнейших колыбелей современного мира. В Лионе латинская демократия была привита к кельтской теократии; в Лионе Галлия преобразовалась и переродилась настолько, что стала наследницей Италии; Лион — точка пересечения того, чем некогда был Рим и чем теперь является Франция. Лион был первым нашим центром. Агриппа сделал Лион узлом военных дорог Галлии, и этот решительный способ внедрения цивилизации впоследствии был повторен сооружением стратегических дорог Вандеи. Как все города, имеющие некое предназначение, Лион пережил ряд бедствий: во втором веке город жестоко пострадал от пожара, в пятом — от наводнения, в семнадцатом — от чумы. Факт, достойный быть отмеченным историей: Нерон, сжегший Рим, отстроил Лион. Лион, знаменитый в истории, не менее прославился и в политике. В наши дни Лион выделяется среди других городов Европы смелым изобретательством, упорным, могучим и плодотворным трудом, усовершенствованиями в области промышленности, неуклонным стремлением к замене хорошего лучшим. В Лионе — трогательное, возвышенное явление, ибо лионский рабочий терпит нужду, — бедность создает богатство. (Движение в зале.) Да, граждане, я утверждаю: добродетель, заключенная в груде, социальная интуиция, угадывающая необходимость революций и неустанно требующая их, дерзание во имя прогресса, настойчивость, свойственная людям, несущим в себе будущее, — вот что характеризует Францию, вот что характеризует Лион. Лион был метрополией Галлии, он остался ею и ныне, с развитием демократии. Это город ремесел, город искусства, город, где машина повинуется духу, город, где в рабочем живет мыслитель и где Вольтер дополняет Жаккара. (Аплодисменты.) Лион — первый из наших городов, ибо Париж — нечто иное; Париж выходит за пределы нации. Лион — в сущности цитадель Франции, тогда как Париж — цитадель человечества. Вот почему помощь, которую Париж оказывает Лиону, вызывает восхищение. Можно даже сказать так: когда Париж помогает Лиону, столица мира помогает столице Франции. (Возгласы: «Браво!»)
Воздадим должное этим двум городам! В настоящий момент, когда реакционные партии, как видно, замыслили унизить Францию и пытаются низвести столицу революции на положение столицы монархии, следует еще раз напомнить о том, чем являются для нас великие центры французской культуры: Лион — город труда и Париж — город просвещения. (Сильное волнение. Многочисленные возгласы: «Браво!»)
Вокруг этих двух столиц теснятся толпой их братья и сыновья, все наши прославленные города, и среди них — наш изумительный Марсель, которому нужно отвести особое место, ибо он во Франции представляет Грецию, точно так же как Лион представляет в ней Италию.
Но расширим наш горизонт, окинем взглядом Европу, различные нации и, показав солидарность наших городов, укажем, граждане, для блага цивилизации все видимые нам признаки грядущего единства человечества.
Эти признаки заметны во всем.
Как я уже сказал вначале, в переживаемые нами смутные дни все, что внушает тревогу, исходит от королей, все, что внушает надежду, — от народов.
За звериным ожесточением войны, развязанной семь лет тому назад двумя императорами, за угрозами резни и разгрома, которые раздаются вновь и вновь, а иной раз, как показывает удушение Болгарии Турцией, приводятся в исполнение, за мобилизацией армий, за всей этой зловещей военной шумихой ощущается могучая воля к миру.
Я повторяю, и я настаиваю на этом: кто хочет войны? Короли. Кто хочет мира? Народы.
Мне кажется, сейчас готовится небывалый поединок между войной, которой жаждет прошлое, и миром, которого жаждет настоящее. (Аплодисменты.)
Граждане, мир победит!
Это торжество будущего видно уже сейчас, оно приближается, мы накануне его. Оно будет называться Выставкой 1878 года. Что такое в самом деле Международная выставка? Это подпись всех народов под договором о братстве. Это союз промышленности с искусством, это сотрудничество науки с изобретательством, это взаимодействие мысли и труда, это вызванный прогрессом рост благосостояния, это сочетание идеала с действительностью. Это общение наций в гармонии, созданной трудом. Борьба, если хотите, но борьба благотворная; изумительная схватка трудящихся, оставляющая после себя не смерть, а жизнь, не трупы, а прекрасные творения; грандиозная битва, в которой все — победители. (Продолжительные аплодисменты.)
Париж — тот город, который по праву должен явить миру это величественное зрелище.
1870 год — ужасная война-ловушка — был делом рук Пруссии; 1878 год — победа мира — будет ответом Франции.
Всемирная выставка 1878 года будет жесточайшим поражением, которое мир нанесет войне.
Это будет примирение с Парижем, необходимое всему земному шару.
Мир — это голос будущего, предвестник создания Соединенных Штатов Европы; мир — это имя, которым будет наречен двадцатый век при его рождении. Мы, философы, должны неустанно возвещать мир всему миру. Так раскроем же полностью содержание этого великого слова.
Скажем прямо, что именно нужно Франции, Европе, всему цивилизованному человечеству, что осуществимо уже сейчас, чего мы хотим: это — религия без нетерпимости, то есть разум вместо догматизма; карательная система без смертной казни, то есть исправление вместо мщения; труд без эксплуатации, то есть достаток вместо нужды; передвижение, не стесняемое границами, то есть свобода вместо преград; нации без взаимной вражды, то есть посредничество вместо войны (движение в зале); словом, все виды разоружения, за исключением одного — разоружения совести. (Многочисленные возгласы: «Браво!»)
Да, я настаиваю на этом исключении. Потому что, покуда политика будет прибегать к войне, карательная система — к эшафоту, религия — к запугиванию адом, а общество — к принуждению; покуда принцип, иначе говоря право, будет противоположен факту, иначе говоря — кодексу; покуда гражданский закон будет провозглашать нерасторжимость, а уголовный — непоправимость; покуда можно будет заключать в оковы свободу и удушать истину; покуда судье будет предоставлена возможность превращаться в палача, а правителю — в тирана; покуда перед нами будут зиять бездны, вырытые нашими же руками; покуда будут существовать угнетенные, эксплуатируемые, притесняемые; покуда невинные будут истекать кровью, а слабые — исходить слезами, — необходимо, граждане, чтобы совесть оставалась во всеоружии. (Продолжительные аплодисменты.)
Вооруженная совесть — это грозный Ювенал, это вдумчивый Тацит, это Данте, клеймящий Бонифация, то есть праведный человек, карающий «непогрешимого», это Вольтер, требующий отмщения за Каласа, иначе говоря — правосудие, призывающее к порядку суд. (Сильное возбуждение. Тройной взрыв аплодисментов.) Вооруженная совесть — это нелицеприятное право, ставящее преграду криводушному закону, это философия, отменяющая пытку, это терпимость, уничтожающая инквизицию, это свет истины, вытесняющий из души свет ложный, это сияние зари, сменяющее зарево костров. Да, совесть была и будет вооруженной, голос Ювенала и Тацита будет мощно звучать, покуда человеческое правосудие будет удовлетворяться своим отдаленным сходством с божественным правосудием, покуда государственная необходимость будет служить оправданием для жестокости, покуда будет царить грозное vae victis (Горе побежденным (лат.).), покуда призыв к милосердию будет считаться призывом к мятежу, покуда будут упорно отказываться сделать то единственное, что может предотвратить гражданскую войну, — объявить амнистию. (Сильное волнение. Продолжительные аплодисменты.)
На этом я закончу. И закончу словами надежды.
Будем верить в наше отечество. Судьба Франции неразрывно сплетена с будущим человечества. Вот уже три века, как свет всему миру исходит из Франции. Мир не переменит своего факела.
Не думайте, однако, благородные патриоты, что мои надежды переходят в иллюзии. Я верю во Францию как сын своей родины — и, следовательно, страстно; но в то же время верю в нее как философ — и, следовательно, разумно. Господа, я говорю искренно и вместе с тем мужественно; я не хочу ничего скрывать. Нет, я не забываю, что говорю с гражданами Парижа. Перед такой аудиторией ответственность соразмерно возрастает. Достойна народа только правда, и сказать правду — мой долг.
Так вот. Правда заключается в том, что мы переживаем грозные дни. Правда заключается в том, что, если воцарится полный мрак, возможна гибель. За катастрофами следуют кризисы. И все же — я надеюсь.
Более того — я исполнен уверенности. Почему? Скажу вам, и это будет мое последнее слово.
Движение человечества к будущему сопряжено с теми же трудностями, какие испытывают мореплаватели в поисках новых земель. Прогресс — это плавание по океану, зачастую во мраке ночи. Человечество, можно сказать, находится в открытом море. Огромный корабль движется медленно, вокруг него бушуют волны, бури швыряют его во все стороны, и бывают страшные минуты. Порою горизонт заволакивается мглой, а тогда корабль плывет словно наугад, — куда? В пучину! На пути встречается подводный риф — империя, немного дальше мель — «Силлабус», а потом налетает шквал — Седан. (Движение в зале.) Год провозглашения непогрешимости папы — это год падения Франции. Ураганы вперемежку с ударами грома. Грозной тучей, насыщенной молниями, нависло над головами прошлое. Эта молния — меч; вот эта — скипетр; этот грохот — война. Что ждет путешественников? Неужели они пожрут друг друга? Уж не кончится ли все плотом «Медузы» — рукопашной изголодавшихся, потерпевших крушение людей, свалкой во мраке? Неужели гибель неотвратима? Путешественники подымают глаза к небу. Они ищут там знамения, надежды, помощи. Ужас достигает предела. Где спасение? И вдруг туман начинает рассеиваться, откуда-то брезжит свет. Словно разорвалась; черная завеса туч, мрак рассеялся, и на горизонте, над безднами, поверх облаков, охваченное трепетом человечество видит яркий светоч, восемьдесят лет тому назад зажженный гигантами на исходе восемнадцатого века, величественный маяк, один за другим обращающий к истомленным народам те три луча, из которых слагается цивилизация будущего: Свобода, Равенство, Братство. (Продолжительные аплодисменты.)
Свобода — это призыв к народам. Равенство — призыв к человечеству. Братство — призыв к душам людей.
Путешественники, пережившие катастрофу, причальте к этому великому берегу — республике!
Здесь — гавань. (Долго не смолкающие приветственные возгласы. Крики: «Да здравствует республика!», «Да здравствует амнистия!», «Да здравствует Виктор Гюго!»)
В начале 1877 г. в Лионе закрылось несколько предприятий и более 30 000 рабочих оказались без работы и средств к существованию. В связи с этим по всей Франции проводилась подписка и сборы в пользу лионских ткачей, продиктованные не только духом благотворительности, но и страхом перед новым восстанием лионских рабочих. 25 марта 1877 г. в одном из залов Парижа было устроено чтение в пользу лионских рабочих, на котором выступил Гюго.
О чем мечтают короли? О войне. — Речь Гюго была произнесена за месяц до начала русско-турецкой войны.
В настоящий момент, когда реакционные партии… пытаются низвести столицу революции на положение столицы монархии… — В это время значительно активизировались монархисты, мечтавшие покончить с республикой.
…удушение Болгарии Турцией… — Речь идет о зверском подавлении болгарского восстания в апреле 1876 г., когда турецкие усмирители вырезали более 15 000 мирных жителей.
Год провозглашения непогрешимости папы… — Догмат о непогрешимости папы был провозглашен на Ватиканском соборе; это была попытка поднять духовный авторитет папы в связи с утратой им светской власти.
Уж не кончится ли все «плотом «Медузы»… — Фрегат
«Медуза» затонул у берегов Африки в начале XIX в; пассажиры и команда с этого
фрегата долгое время носились по морю на плоту, сооруженном из остатков
погибшего корабля, при этом большинство людей погибло от голода и жажды; Гюго
говорит в иносказательном смысле: не кончилось бы все гибелью.
Изд: В.Гюго. Собрание сочинений в 15 тт., т. 15, М., "ГИХЛ", 1956.
Пер: с французского А.Кулишер