Хуарес, вы сравнялись с Джоном Брауном.
У современной Америки есть два героя: Джон Браун и вы. Благодаря Джону Брауну умерло рабство; благодаря вам ожила свобода.
Мексику спасли принцип и человек. Этот принцип — республика, этот человек — вы.
Впрочем, такова участь всех посягательств монархистов: они кончаются провалом. Всякая узурпация начинается Пуэблой и завершается Керетаро.
В 1863 году Европа набросилась на Америку. На вашу демократию напали две монархии; первая хотела навязать вам государя, вторая двинула против вас армию; с армией пришел и государь. Тогда мир увидел такое зрелище: с одной стороны — армия, самая закаленная из всех европейских армий, армия, опирающаяся на военный флот, столь же могущественный на море, как она сама на суше, субсидируемая всеми финансами Франции, беспрестанно пополняемая, хорошо управляемая, одержавшая победы в Африке, в Крыму, в Италии, в Китае, фанатически преданная своему знамени, в изобилии оснащенная лошадьми, артиллерией, продовольствием, великолепными боеприпасами; с другой стороны — Хуарес.
С одной стороны — две империи, с другой — человек. Человек с горсточкой товарищей. Человек, гонимый из города в город, из селения в селение, из леса в лес, взятый на мушку подлыми военными трибуналами, затравленный, скитающийся, валяющийся в пещерах, как дикий зверь, загнанный в пустыню; за его голову обещано вознаграждение. Вместо генералов — несколько отчаянных смельчаков, вместо солдат — несколько оборванцев. Без денег, без хлеба, без пороха, без пушек. Вместо крепостей — кустарники. На той стороне узурпация, именуемая законностью, на этой — право, именуемое бандитизмом. Узурпация с каской на голове и императорским мечом в руке, приветствуемая епископами, гонит перед собой и тащит за собой целые легионы силы. Право обнажено и одиноко. Вы — право — приняли бой.
Война Одного против Всех длилась пять лет. Вам недоставало людей, вы призвали себе на помощь природу. Вам содействовал ужасный климат, вашим союзником было солнце. Вашими защитниками были непреодолимые озера, потоки, кишащие кайманами, болота, насыщенные лихорадкой, ядовитые растения — vomito prieto жарких стран, солончаки, обширные пески без воды и без травы, где лошади падают от жажды и голода, огромное дикое плоскогорье Анагун, охраняемое, подобно Кастилии, своей наготой, равнины с пропастями, постоянно сотрясаемые извержениями вулканов от Колима до Невадо-де-Толука; вы призвали на помощь естественные препятствия, крутизну Кордильер, высокие базальтовые скалы, огромные порфировые утесы. С помощью гор вы вели войну гигантов.
И в один прекрасный день, после пяти лет дыма, пыли и ослепления, облако рассеялось, и люди увидели, что обе империи повержены на землю, нет более монархии, нет армии, от громадины-узурпации остались одни лишь развалины, и на этой куче обломков стоит человек, Хуарес, и рядом с этим человеком — свобода.
Это совершили вы, Хуарес; ваш подвиг велик. Но вам предстоит совершить еще более великие дела.
Послушайте же, гражданин президент Мексиканской республики!
Вы повергли монархии к ногам демократии. Вы показали им ее мощь, теперь покажите им ее красоту. После громового удара покажите им зарю. Цезаризму, сеющему смерть, противопоставьте республику, дарующую жизнь. Монархиям, узурпирующим власть и истребляющим людей, противопоставьте властвующий и сдерживающий себя народ. Варварству противопоставьте цивилизацию. Деспотизму противопоставьте принципы. На глазах у народов унизьте королей своим блеском. Доконайте их состраданием!
Принципы утверждаются прежде всего милосердием к нашим врагам. Величие принципов проявляется в неведении. Для принципов люди не имеют имен; нет людей, есть Человек. Принципы признают лишь себя. В своей святой глупости они знают только одно: человеческая жизнь неприкосновенна.
О, благоговейное беспристрастие истины! Право, действующее без разбора, озабоченное только тем, чтобы быть правом, — как это прекрасно!
Именно по отношению к тем, кто на законном основании заслуживает смерти, и следует отказаться от подобного насилия. Лучше всего опрокинуть эшафот на глазах у виновного.
Пусть нарушивший принцип найдет поддержку у принципа. Пусть он испытает и это счастье и этот стыд. Пусть тот, кто преследовал право, найдет убежище в праве. Срывая с него ложную неприкосновенность, неприкосновенность королевскую, вы обнажаете истинную, человеческую неприкосновенность. Пусть он будет потрясен, обнаружив, что священное в нем — это как раз то, что не относится к его императорскому достоинству. Пусть этот государь, не знавший, что он человек, узнает, что в нем есть нечто ничтожное — государь, и нечто величественное — человек.
Никогда еще не представлялось более блестящей возможности. Осмелятся ли казнить Березовского, если Максимилиан останется цел и невредим? Первый хотел убить одного монарха, второй хотел убить целую нацию.
Хуарес, дайте возможность цивилизации сделать этот гигантский шаг. Хуарес, уничтожьте смертную казнь на всей земле.
Пусть весь мир узрит это чудесное явление: республика держит в руках своего убийцу, императора; в момент, когда она готова его раздавить, она обнаруживает, что он — человек; тогда она отпускает его и говорит: «Ты, как и другие люди, сын народа. Ступай же!»
Это будет, Хуарес, ваша вторая победа. Первая — сломить узурпацию — великолепна; вторая — пощадить узурпатора — будет величественной.
Да, покажите этим королям, чьи тюрьмы переполнены, чьи эшафоты тонут в крови, этим королям виселиц, ссылок, каторги, Сибири, угнетающим Польшу, Ирландию, Гавану, Крит, этим государям, которым повинуются судья, этим палачам, которым повинуется смерть, этим императорам, с такой легкостью отрубающим голову человеку, — покажите им, как щадят голову императора.
Раскройте над всеми монархическими кодексами, с которых стекают капли крови, свод светозарных законов, и пусть все увидят на середине самой священной страницы этой высочайшей книги перст республики, указующий на слова божественного приказа: «He убий!»
В этих двух словах заключен долг. Вы исполните этот долг.
Узурпатор будет спасен, а освободителя, увы, спасти не удалось! Восемь лет тому назад, 2 декабря 1859 года, я выступил в защиту демократии и попросил Соединенные Штаты сохранить жизнь Джону Брауну. Я этого не добился. Сегодня я прошу Мексику сохранить жизнь Максимилиану. Добьюсь ли я этого?
Да. И, может быть, в этот час это уже сделано.
Максимилиан будет обязан жизнью Хуаресу.
«А наказание?» — спросят меня.
Наказание — вот оно: Максимилиан будет жить милостью Республики.
Отвиль-Хауз, 20 июня 1867
Прогрессивное правительство Хуареса в Мексике, стремясь поправить расшатанные недавней гражданской войной финансы, приняло решение об отсрочке на два года платежей по иностранным займам. Это решение вызвало вооруженное вмешательство Англии, Франции и Испании. Английские и испанские войска скоро покинули страну, и в Мексике остались только французские вооруженные силы, начавшие войну против мексиканского народа. Захватив (1863) столицу страны, французские интервенты объявили о свержении правительства Хуареса и провозгласили в Мексике империю, объявив императором австрийского эрцгерцога Максимилиана. Мексиканский народ повел ожесточенную борьбу против захватчиков и их ставленников. В результате французские войска должны были покинуть Мексику. Лишенная поддержки извне, марионеточная Мексиканская империя не продержалась и нескольких недель. Максимилиан был разбит, взят в плен и расстрелян, а в стране восстановлен республиканский режим. Авантюра в Мексике дорого обошлась французскому народу, подорвала экономику страны и полностью дискредитировала бонапартистский режим, приблизив его падение.
Письмо написано 20 июня 1867 г., то есть фактически на следующий день после казни Максимилиана, о чем Гюго не мог знать.
…напали две монархии… — Гюго имеет
в виду Францию и Испанию/
Изд: В.Гюго. Собрание сочинений в 15 тт., т. 15, М., "ГИХЛ", 1956.
Пер: с французского А.Анекштейна